Разговор с двумя незаметными дагестанцами, которых знает вся страна
Шабан Муслимов и Бенке Анисимов — из породы незаметных дагестанцев, хотя их работа на виду у всех жителей России: Шабан пишет сценарии для сериалов «Моя прекрасная няня», «Счастливы вместе», «Солдаты» и программу «Дураки, дороги, деньги». Он — заслуженный артист Дагестана. Беня — народный артист той же республики. Оба они выступали в знаменитой команде КВН «Махачкалинские бродяги». Шабан приехал в Москву в 1997 году, а Беня — в 2007-м, и к этому времени уже открыл собственное ивент-агентство. Есть еще и третий друг, тоже незаметный дагестанец — Саид Давдиев, который пишет «Прожекторперисхилтон» и даже дважды получал «Тэффи». Он рвался на встречу с корреспондентом «РР», но помешала срочная командировка.
(на фото: Шабан Муслимов)
Шабан — уже москвич, видно, что его уже давно ничего не парит. А Беню еще парит, хотя, по словам Шабана, он уже пережил акклиматизацию. Сначала они отказывались идти на интервью — время такое, тема щекотливая, но потом решили — если незаметные культурно-творческие массы московских дагестанцев не вылезут из тени, о дагестанцах так и будут судить по тем, кто танцует лезгинку.
— Вы когда-нибудь сталкивались с проявлением национализма? — спрашиваю я.
— Мелкого, бытового национализма — да, — спокойно говорит Шабаш. — Однажды въезжал на стоянку, и водителю, который выезжал, показалось, что я его подрезал. Вместо того, чтобы разобраться по факту, он начал с фразы: «Вам русские надоели?» И дальше со всеми прилагательными, — вздыхает Шабан, которого, видимо, это происшествие не парило ни тогда, ни сейчас.
— Приехав сюда, я начал общаться с Шабаном, с другими ребятами из той сферы, которая мне близка, и… Ты все равно чувствуешь, кто ты здесь… — Беня не договаривает: его ситуация еще парит. — Вот я обожаю свою родину!
— А ваша родина — это…?
— Россия! Дагестан я вообще безумно люблю, но я не отделяю понятие «родины» от Дагестана. Как-то Расул Гамзатов сказал: «Нас очень долго сюда затягивали, теперь вытолкнуть не смогут». И этот патриотизм у дагестанцев есть. Но я нахожусь в столице своей родины, и точно так же, как любой другой, хочу чувствовать себя свободным россиянином!
Шабан лениво слушает все, что говорит Беня, и я понимаю, что он еще любого москвича в московскости переплюнет.
— Но вы оба сильно отличаетесь от тех дагестанцев, которых не любят, — замечаю я.
— В день, когда на Манежке была толпа, Беню или меня на улице могли вполне принять за тех, кого не любят, — без эмоций говорит Шабан.
— Живя в Москве, мы постоянно сталкиваемся с нашими известными в своей сфере дагестанцами, которые москвичам вообще не заметны, — горячо говорит Беня. — Поверьте, здесь много хороших дагестанских врачей.
— Врачи у нас сильные, — говорит Шабан. — Речь ведь не идет о добыче газа и нефти. В серьезную медицину невозможно попасть по куначеству или землячеству. В Дагестане очень хороший мединститут.
— Как? — давлюсь соком. — Там же все покупается и все продается…
— До известной степени, — вздыхает Шабан. — Мы о прошлом поколении говорим. Заведующие отделениями — все же не двадцатилетние люди.
— Я, к примеру, не знала, что сценарии «Няни» и «Перисхилтон» пишут дагестанцы. Отчего вы всегда остаетесь за кадром?
— Я не пустобрех, — говорит Беня, видимо потому, что сам замечает — в отличие от Шабана, он, не имеющий такого стажа столичности, слишком горячится. — Но я готовился к встрече с вами. И мне хочется донести через вас. У нас есть очень хороший потенциал. Но когда ты хочешь снять современное кино о Кавказе, СМИ тут же говорят — это не пройдет, народ это не примет.
— А что вы хотите снять? Боевик?
— Видите, как вы сразу ставите вопрос! Мы тут же нарываемся на такую же реакцию. А почему бы не снять просто кавказское юмористическое кино.
— Хотя бы потому, что веселого на Кавказе мало.
— В 1996 году, Шабан, ты помнишь, вы выступали, ситуация была очень тяжелая.
— Да, — отзывается Шабан, — поезд «Махачкала-Москва» ходил через воюющую Чечню. Мы тогда шутили немножко по-другому, задевали политику, были шутки о войне в Чечне. Беня, ты помнишь?
— Сейчас… — вспоминает Беня. — Оружие отобрано у незаконных бандформирований…
— И передано законным бандформированиям, — хором говорят они.
— Я не думаю, что сейчас можно снять легкое веселое кино про Кавказ, — говорит Шабан. — Когда я был там в последний раз, проходили две спецоперации, одна — на той же улице, выстрелы звучали в восьмистах метрах.
— И что вы чувствовали?
— Чувствовал — плохо, неприятно, гибнуть люди.
— Для вас важно, с какой стороны?
— Для меня важно, что люди. Я — гражданин России, как и Беня. Но и по другую сторону часто оказываются молодые обманутые люди, и их тоже жалко, им по восемнадцать лет всего, и они не знают — как хорошо.
Мысленно я сразу цепляюсь за эти его слова — «они не знают, как хорошо». Что такое хорошо, знают Шабан и Беня. У них был советский университет, у них были преподаватели, не имеющие в собственности банкетных залов и ресторанов и не готовые за деньги поставить любую оценку. У них был КВН, студенческие весны и поездки в Москву, но не в качестве черножопых, а в качестве артистов. Те дагестанцы, кому двадцать сейчас, знают какое оно — это хорошо — только в том случае, если их родители способны заплатить крупную сумму, порой в несколько десятков тысяч долларов, за поступление в государственный вуз. Кстати, мединститут котируются очень высоко — поступление в него одно из самых дорогостоящих.
— Есть чувство огромной обиды, — прерывает Беня мои мысли. — Обиды на то, что все это происходит в крае, который считался одним из самых красивых на Северном Кавказе. Не потому что я там родился и по-сумасшедшему его люблю… Какие там горы, какое побережье…
— Очень загаженное побережье, — вставляю я, и Беня смиряется.
— Все попытки рекламировать Дагестан как туристическую зону обречены на провал, — говорит Шабан.
— Ну, а если там так хорошо, отчего дагестанцы едут сюда? — спрашиваю я.
— А куда им ехать, Господи?! — оживляется Шабан.
— Оставаться дома…
— Но вы же бываете в Махачкале! Там ресторанов больше, чем в Москве, на каждой улице они натыканы, и, да, везде очень вкусно. Салонов красоты на душу населения больше, чем в Москве. Сфера обслуживания очень развита. А рождаемость, наряду с Чечней и Ингушетией, самая высокая в стране. Но куда им идти? Когда я переезжал в Москву в 1997 году, никто из нашей команды не хотел покидать Дагестан — никуда не поедем, нам и здесь хорошо. Я был первый, а сейчас в Москве шестнадцать человек из нашей команды КВН. Все, кто мог уехать, уехал. Сейчас еще один товарищ, которого раньше было невозможно заставить, переехал. А молодым что делать?
— По крайней мере, вести себя культурно.
— Их поведение — это отдельный вопрос и отдельная головная боль.
— Скажите мне, почему дагестанская молодежь, не знающая, что такое хорошо, приезжает в Москву, видит, как здесь хорошо, все же не хочет интегрироваться?
— Вопрос некорректный, — говорит Шабан. — Многие хотят, многие интегрируются. Сейчас десять дней новогодних праздников, я езжу в гости, гости ездят ко мне. Десятки знакомых мне молодых людей учатся в вузах, им и в голову не придет стрелять из травматического оружия или задирать людей на улицах. Вы, кстати, как относитесь к квотам в Московских вузах для национальных окраин? — спрашивает он.
— Мне кажется, поступить должен самый способный и самый талантливый, — отвечаю я. — Но это при условии отсутствия в вузе коррупции.
— И я считаю, что эти квоты не нужны. Очень талантливому парню из Махачкалы или Дербента они не помогают. А раздражение вызывают. Поступают и учатся в основном люди обеспеченные, которые, поступив в престижный вуз, не очень этим дорожат. У которых масса свободного времени и масса бабла, масса возможностей с гангстерскими пробуксовками проехаться по московским улицам. Вот на этом в первую голову нужно заострять внимание, иначе нас скоро захлестнет. Никто и не представляет масштабов — до чего это может дойти. Но если все заявленное президентом будет работать, если никто даже за сто тысяч долларов не уйдет от ответственности — ни кавказец, ни русский, — вот это будет здорово. Тогда и националистическую карту разыграть не смогут.
— А как вы думаете, почему именно сейчас обострились межнациональные отношения?
— Я, честно говоря, удивлен, что раньше этого не произошло, — отвечает Шабан. — Для меня эти события стали шоком, но шоком ожидаемым. Задайте в интернете слова — кавказцы, славяне, разборки — и сразу вывалится миллион ссылок на стычки мелкие и крупные по всей России.
— И какая сторона, по вашему мнению, в ней является провокатором?
— Знаете, я случайно нарвался на голосование в интернете, это — не кавказский сайт, просто люди провели опрос: как вы думаете, кто виноват в событиях на манежной площади и иже с ними? Процентов семь ответили, что кавказцы, четыре-пять процентов — что националисты, а шестьдесят пять процентов назвали отсутствие национальной политики.
— Я думаю, что тут еще сказывается неосведомленность многих Россиян в том, что Дагестан — все же часть России, в отличие от Таджикистана, Узбекистана и Казахстана, — говорю я.
— В 2007 году я работал над одним из проектов Первого канала, — начинает Беня. — Иду со своим пропуском в Останкино. Стоят милиционеры, смотрят мой паспорт и спрашивают — а где ваш вид на жительство? Я говорю — «Не понял?». «Ну, тут написано Дагестан, это — как Пакистан и Афганистан. Вы — иностранец». Клянусь, я вообще — воспитанный человек, из интеллигентной семьи, но в тот момент я не выдержал и резко перешел на «ты». Сказал: «Открой, пожалуйста, паспорт, внимательно посмотри, и отдай его мне, я опаздываю на работу».
— Беня переехал в 2007 году, — говорит Шабан, — а меня это уже не задевает. Ну и что? Они могут думать, что Тува — тоже не часть России.
— Но это неправильно! — горячится Беня.
— Почему неправильно? Это вопрос плохого образования, а не плохого отношения к Кавказу.
— Но вы мне так и не объяснили, почему именно неглупые дагестанские дядьки москвичам незаметны, — говорю я.
— А почему дагестанцы должны быть заметны? Мы сейчас банальностями будем говорить, но у криминала все-таки действительно нет национальности. У меня есть приятель со славянской внешностью и славянской национальности, он говорит: я бы всех этих гопников, которые у меня под балконом не дают спать ребенку, убивал бы. Просто они славянской национальности и не так заметны.
— Лет пять назад я бы с вами согласилась. Но молодежь в Дагестане сейчас другая. И вы не сможете меня убедить в том, что дурное поведение для молодой массы — не норма. Вести себя все же не умеют.
— Не умеют. Многие. И норма, — соглашается Шабан. — Но у них сильно поменялись условия жизни. Мы когда заканчивали вузы, которых было пять, а теперь их восемьдесят, мы знали, что получим свои дипломы и пойдем работать, мы будем жить, у нас там красиво, море, горы. У нас тепло, и мы с этими дипломами будем вполне успешными людьми. А они не знают… Они получили дипломы, но есть двадцать или сорок рабочих мест, а их — полторы тысячи. Что им делать-то?
Шабан спрашивает и молчит. Какое-то время молчит даже Беня. Что им делать, я не знаю. Но знаю, кому делать — тем бизнесменом и политикам, которые из года в год обещают дагестанской молодежи рабочие места. И эти слова, перетекая из одного года в другой, все отчетливей звучат пустотой. Их перестают слышать те, кто не знает, что такое хорошо, но хочет, чтобы это хорошо, наконец, наступило. Пустота обещаний каждый день убивает чью-то надежду, и это обезнадеженные люди либо уходят в лес, либо едут в Москву… танцевать лезгинку, чтобы позлить других обезнадеженных — таких же молодых, но с другим цветом глаз и волос. Можно только гадать, во что выльется столкновение этих двух безнадежностей.
6287 |
Марина Ахмедова Журнал «Русский репортер» |
Ваши отзывы |
Версия для печати |
Смотрите также по этой теме: |
Женский взгляд на дагестанцев (Мадина, 35 лет)
О дагестанских понтах (видео) (Руслан Пиров и другие)
«В погибающую русскую деревню приедут энергичные, сплоченные, трудолюбивые кавказцы»
Понять дракона (Марина Ахмедова )
Национальный вопрос в стенах казармы (Сергей Пахмутов)
Беззаконие гор (Марина Ахмедова)
Исламу объявлен джихад (Галина Хизриева)
Топором и пером (Шура Буртин)
Кавказ: бандиты и мирные жители (Hardingush)