Как осознать себя?

Русская аристократия не смогла составить какой-либо внятной оппозиции западной идеологии. И когда в XIX веке появились первые нигилистические кружки, то их духовное кредо, естественно, состояло из нелюбви ко всему русскому и восхищения всем иностранным. Всюду сказывались присутствие в управленческих структурах множества нерусских людей, слабость усилий по обучению собственного народа. Зато широко использовались услуги зачастую едва чему-либо обученных иностранцев.

Неизбежным было легкое проникновение материалистических, социалистических идей в русское сознание. Они проникали, прежде всего, как немецкие идеи. И извиняться за это должны, вероятно, не столько немцы, действовавшие в своих интересах, сколько русские дворяне, не действовавшие в интересах своего народа.

Именно русские дворяне стояли у истоков социалистического движения в России. Они же серьезно влияли на самых агрессивных русских социалистов — партию большевиков.

«Но мировая социалистическая революция, которую большевикам обещали их европейские учителя — мэтры великого учения, на самом деле не состоялась, и большевики оказались в ловушке: поверив на слово своим учителям и безоглядно устремясь по социалистическому пути, они вскоре обнаружили, что пребывают на этом пути в одиночестве. И тогда, совершив внутренние чистки (особенно дворянской своей составляющей. — Авт.), большевистский режим круто изменил имидж и из верноподданнического адепта передовой Европы стал нетерпимо антиевропейским и антизападным. Россия, которую в начале века не пустили в европейский дом, стала оплотом Востока, восставшего против Запада. Германия, вскормившая большевизм идеологически и затем финансирующая его как "пятую колонну", способную вывести Россию из войны, через одно поколение получила "партнера", уготовившего ей роль бесправного сателлита и готового увековечить ее раздел. Это еще один эффект бумеранга в череде тех, что были открыты катастрофой Первой мировой войны.

Поразителен изоморфизм* современных событий. В России в ходе холодной войны снова сформировалась, "пятая колонна" — теперь уже правых западников, полных решимости вывести Россию из состояния войны с Западом и направить ее на путь нового либерального мирового порядка и возвращения в европейский дом. Эти старательные западники, как и их красные предшественники в конце Первой мировой войны, скорее всего также пользовались не только идеологической, но и материальной поддержкой державы, заинтересованной в выходе России из войны и ее капитуляции. В награду было обещано принятие в европейский дом и всяческие цивилизационные блага — не то в форме гуманитарной помощи, не то в виде формационного чуда, связанного с безграничными возможностями нового мирового строя. И что же видим в итоге?

Ситуация повторяется. Как только правые западники захватили власть, прекратили конфронтацию с Западом и в доказательство эффективности своих намерений разоружились и разогнали всех былых союзников, тут же обнаружилось, что мировая либеральная революция и новый мировой порядок заставляют себя ждать, а победители проникнуты не благодарностью, а плохо скрываемым или даже вовсе не скрываемым презрением и готовы к вероломству. Словом, как и в случае с большевиками, современные русские либералы внезапно осознали, что новый мировой порядок, основанный на разоружении и идеологии тотально открытого общества, они строят в одиночку — их западные учителя не пошли по тому пути, на какой старательно указывали другим. Что же предстоит в итоге?

Законы изоморфизма и программно заложенных парадоксов указывают на то, что грядущая Россия еще раз станет антизападной и, весьма вероятно, займет роль лидера мировой антизападной коалиции. Это вовсе не обязательно означает реинтеграцию постсоветского пространства в форме новой сверхдержавы. Новый виток мировой драмы обещает радикализацию российского антизападничества. Скорее всего, Россия в следующем поколении вообще уйдет из сферы влияния европейских идеологий, ибо главные из них — социализм, и либерализм — она на себе уже испытала. Проблема, однако, не только в том, что и социализм, и либерализм, как "эпохальные" идеологии Запада, уже испробованы и дали самый обескураживающий результат. Она и в том, что Запад на этот раз вовремя не запасся идеологической альтернативой, вместо этого объявив "конец истории". Но "настоящая история", по-видимому, только еще начинается» (А.С. Панарин).

В вышеприведенной цитате есть точный диагноз состояния, в котором оказались русские социалисты, коммунисты, когда они осознали, что их одурачили с мировой революцией; есть в этой цитате и диагноз состояния, в котором оказались современные русские либералы, также одураченные Западом. И те, и другие пришли к власти на волне сдачи позиций России, разоружаясь, распуская армию, отдавая в обмен на обещания политые русской кровью территории. И те, и другие оказались у разбитого корыта и вынуждены нагнетать волну патриотизма, готовя народ к кровопусканию, чтобы Запад, приобретший на их политике военное превосходство, их же не раздарил. Есть в этой цитате и оптимистический, не лишенный оснований прогноз, но нет главного — духовной составляющей исторического пути.

Мы живем лишь во внешне секуляризованном мире. Религия якобы уступила миру в сознании людей. Но это уступила позиции не религия как таковая, а религия христианская. Другие религии, например атеизм, усилились. Источник его верований и предмет поклонения, думаю, понятен каждому христианину. В человеке усилилось начало богоборческое. Общественные науки как-то не замечают, что большевистская революция, помимо тривиального грабежа русской национальной собственности, что «научно» определяется как победа пролетариата, имела другую сакральную и явную цель — уничтожение Православия. Видение всего революционного процесса, как исключительно материального, сопровождавшегося исключительно материальными переделами собственности, есть, по сути, атеистический материализм, который, при всей внешней правдивости, оказывается ловко замаскированным обманом, что неизбежно проявляется с течением времени. Но выявление обмана материалистов еще ни разу не смутило, так как каждое свое фиаско они встречают во всеоружии новой «научной теории»...

Мир идет путем одних и тех же духовных ошибок. Так и идея социализма основана на простой духовной ошибке — гордыни. Сколько наговорено слов по поводу равенства и братства. При этом забывается, что вся социальная гармония содержится в словах Евангелия.

Попытки коренным образом решать общественные проблемы бедности и финансового неравенства с применением каких-то экономических знаний — бесплодны и, в принципе, бесперспективны, что историей и доказано во всей полноте ее трагизма. Перспективу имеет только духовный путь. Но силой его не одолеть (хотя силовой способ легко избирается в России ориентированными на Запад правительствами). Какого бы героизма это не стоило. Ведь героизм все-таки легче смирения. Потому как силовое действие, даже если внешне это выглядит как аскеза, но, по сути, не есть самоуничижение, а только соревновательное желание быть лучше других — это не смирение, а изощренная гордыня. Соревновательное, конкурентное, в конечном счете — материальное ближе человеку. В этом трагизм духовного пути, каждой жизни и всей истории.

Ибо сила Божия в немощи совершается.

Нас, может быть, возвращают в эпоху имперского созидания.

Но неизбежно ли сейчас имперское развитие России?

Россия всегда была империей, так как строилась в равной степени на добровольном и силовом присоединении территорий других славянских племен и других народов.

Однако в Российской империи с приходом Петра I народ, во-первых, перестал жить в одном культурном пространстве с властью, заговорил с ней буквально на разных языках; во-вторых, народ был абсолютно исключен из управления страной. Так, при Петре I прекратилась работа Земских Соборов, еще активно действовавших при его отце — Алексее Михайловиче. Казацкая вольница, при всей внешней независимости, находилась в русле идеологии русского царя и часто, независимо от Москвы, предпринимала военные действия против врагов России, что серьезно влияло на русскую политику. Земские власти проявили свой потенциал в создании народного ополчения против поляков, возглавленного Мининым и Пожарским в 1611 году. Строго говоря, в государствообра-зующем смысле Россия была в большей степени третьим Римом пока было Московское царство, и в меньшей степени была им в эпоху Петра и его преемников.

* * *

Существенно также другое. Есть распространенное мнение, что идеологическим содержанием участия России в 1-й мировой войне было возвращение Константинополя. Ведь непосредственно экономических интересов у России в этой войне не было. Завоевание проливов Босфор и Дарданеллы практического значения не имело, так как был беспрепятственный проход через эти проливы. Однако к тому времени уже два столетия исключенный из государственной жизни народ был отдален от сакральных идей и, соответственно, плохо понимал смысл этой войны, что повлияло на его внушаемость западным агитаторам в ходе революционных событий. Государственная Дума была чуждым народу учреждением, ее работа, как и сейчас, была ему непонятна. В этой войне русские не защищали собственный дом, а первыми начали наступление на немецкой территории. То есть, начиная войну, можно было воодушевить народ только религиозной идеей взятия Константинополя. Но для того, чтобы этим воодушевиться, следует это понимать. А для того, чтобы понимать религиозно-государственную цель в этой войне, народу необходимо было пожить государственной жизнью. Народ же из государственных дел был исключен. Его образованием дворянское государство не занималось целые столетия. Потому государственная идея народу была чужда в той мере, в какой она выходила за рамки понимания безопасности.

Вероятно, также следует учесть, что со времен Петра I подчинение России Западу существенно не изменилось. Дворянство, воюя со своим идеологическим кумиром — Западом, не могло быть в этой войне искренне патриотичным, чего не мог не чувствовать простой народ. В этом вполне могла быть одна из причин недоверия солдат к офицерам.

Россия в культурном движении сильно подчинена Западу и сейчас. При коммунистах произошло некоторое, в целях самозащиты режима, патриотическое изменение акцентов в политике по классовому признаку, но изначально бесперспективное, в рамках подражательной системы. Патриотическая риторика просто прикрывала денационализацию России, действия по ослаблению русского этноса. Люди из этой системы, давно усвоившие западные ценности, в конце XX века плавно перешли в либерально-демократическую систему. Но русский народ все еще не идентифицирует их как своих противников.

Представляется, что медленно наступает время, когда вектор русских идей меняется непреодолимо к ценностям почвенным, своим, славянским, православным.

Попытки подчинить русских никогда не достигали абсолютного результата, и тогда русского человека пытались переделать под западного индивидуалиста.

 «Концепция индивидуальной ответственности, представление о гражданине как атомарной личности, вынесенной из конкретной общинной или этно-конфессио-нальной группы, а также наделение личности высшим правовым статусом прямо противоположны совершенно иной общинной, коллективной самоидентификации русского народа, других народов России, Евразии. Весь наш исторический опыт показывает, что эта коллективная идентичность сохранялась на всей протяженности российской государственности, трансформируясь на различных этапах исторического пути, но никогда не исчезая. Все попытки агрессивной вестернизации России Петром I, большевиками или Ельциным приводили к расколам и всеобщей отчужденности, но никакое насилие над нашей национальной стихией не приносило реформаторам абсолютного успеха. И не принесет никогда» (А. Дугин).

Причина такой генетической общинности русских людей не только в образе жизни, который можно со временем изменить, но и в образе духовном, который исчезает только с исчезновением его носителей. Чтобы изменить русских, Европа посредством компрадорских правительств пыталась изменить общинный дух народа. Крестьянская община была единственно возможным и, следовательно, наиболее эффективным средством и способом экономического существования в России. Община была основной, после православной семьи, первичной ячейкой народной организации. Она же была матрицей более сложных систем общественного самоуправления.

* * *

Как-то принято считать, что у русских до последнего времени не было ни электричества, ни экономики, ни своей представительской (парламентской) власти.

Но еще при трех царях: Иоанне Грозном, Михаиле и Алексее Романовых (то есть почти полторы сотни лет) — в России эффективно и регулярно, а в отдельные десятилетия практически непрерывно, действовали Земские Соборы как представительства выборных людей от земель, городов и местностей. При всем при этом действовал всегда и совещательный орган — Боярская дума. Система формирования представительства на Земских Соборах не прописана в исторических исследованиях, но известно, что представительство было реальным, шли выборы достойных из лучших в городах и местностях при влиянии сословий на определение кандидатов. Духовенство, дворянство, посадский люд, крестьяне были представлены в этих процессах. Хотя крестьянство, как закрепощенное уже при Алексее Михайловиче, представлено было незначительно. В этом, в частности, сказывалось представление о том, что за своих крестьян отвечает их дворянин.

Итак, несмотря на низкое представительство крестьянства в определении выборных лиц, все же в этой процедуре присутствовал дух общины. Действовала, по сути, система выборщиков, заимствованная затем конституцией США. Кстати, никто не выявил степень влияния русских эмигрантов на создание Американских соединенных штатов. Говоря проще, сначала общины (гильдии купцов, губернские дворянские собрания — тоже аналоги общин) выбирали достойных выборщиков, а затем достойные выборщики определяли делегата на Земский Собор. Все-таки общинная психология была народной психологией, то есть психологией населения страны. И способы принятия решений определялись как справедливые, если носили характер общинный, то есть учитывающий интересы всех. Страна, в конечном счете, тоже была большой общиной, где каждому слою, сословию была отведена своя роль и предоставлены свои возможности, где каждому, соответственно предоставленным возможностям, определялось свое тягло.

Считается, что всеобщее избирательное право лучше иного другого способа народного представительства. Но бесспорно и то, что в нем больше механизмов обмана, внушения, манипулирования массовым сознанием. А какие преимущества или недостатки, в сравнении с избирательным правом, имеет соборное право? Во всяком случае, по моим наблюдениям, русским всеобщее избирательное право как-то не нравится.

Почему? Возможно потому, что способ выражения общественной воли через всеобщее избирательное право, то есть через соотношение сумм индивидуальных воль, не есть общинный, бесспорный. По сути это конкурентный способ, где право принадлежит большинству, а в конечном счете, тому, кто богаче. Потому и не нравится это нашему народу. Этот способ приемлем для западных индивидуалистичных людей, которых ничто так не объединяло, как русских объединяла община.

Потому полагаю, что русским ближе был бы механизм соборный, то есть не спорный, не парламентский, не конкурентный. Этот механизм действовал до XVII века включительно. Затем подражание французам и немцам, у которых этого не было и быть не могло, уничтожило эту форму народовластия. А ведь она действовала весьма эффективно и соответствовала общинному организму России.

Община действовала и в Церкви, имея общим имуществом храм и прилегающую территорию, а членами были — жители деревни, той же крестьянской общины.

Община действовала как экономический союз, полагая общим имуществом земли общины, то есть тех же жителей той же деревни.

Община действовала как избирательный союз, выдвигающий представителя от множества общин региона на общерусский Земский Собор.

Земский Собор, как большая община, принимал законы государства. Возможно, в этом механизме не было прозрачной, по нынешним критериям, процедуры выбора представителей. Но избирались или назначались самые авторитетные, толковые и домовитые. Над всем возвышался авторитет Церкви, представительных органов сословий (дворянских собраний, купеческих гильдий, мещанских собраний и крестьянских сходов), которые служили гарантом избрания именно таких людей, о которых сказано выше.

На Западе этот механизм не опирался на основу общины. Потому там возникали партии, то есть временные организации индивидуальных собственников, объединенных в политике для достижения временных целей. Когда цели достигались или изменялись, изменялось и членство в партии или сама партия. Не так в России. Участие в общине было неизменяемым. Перебежать в другую общину было сложно. Интересы поменяться практически не могли и всегда зависели от интересов общины. Потому-то большевики и устроили в России свою партию по общинному, единодушному, типу. Потому-то такая общинная партия смогла достичь временных, но впечатляющих успехов в обороне страны, что ухватилась за «главное звено» народного духа — общинную народную психологию.

Итак, Собор мог быть постоянно действующим, как при Михаиле Романове. Тогда чем он отличается от парламента? — Способом избрания. Механизмом принятия решений. Ячейкой избирательной является община внутри сословия. Это как бы нынешний избирательный участок. Соотношения сословия и общины очевидны. Внутри купеческих гильдий община выражалась в купеческих товариществах. Внутри дворянского сословия — в полковых офицерских объединениях, а среди помещиков — в дворянских собраниях. В крестьянском сословии, составлявшем 96—98 % населения, община сельская и православная, численно и по составу, практически совпадали.

Внутри посадского, городского люда имелись объединения мещан по месту жительства с выборными старостами.

Только русский капитализм, начавший бурное спонтанное развитие, не облекся ни в какую традиционно сословную форму. Русские фабриканты, инженеры и пролетарии были мало похожи на купцов или крестьян. Это было, конечно, сословие посадских, городских людей, весьма активных, трудолюбивых, деятельных, предприимчивых, агрессивных. Но, разрастаясь, этот слой вместе с интеллигенцией не мог бы участвовать в механизме созыва Земских Соборов, если бы они в то время собирались, потому как в нем нельзя было выделить наиболее достойных для этого людей. Ведь определение таковых при земствах опиралось на авторитет Православной Церкви, на авторитет духовного сословия, которое было скрепой всех иных. Все русские объединялись в православные религиозные общины, иначе называемые — приходы. В приходах определялся наиболее достойный. Среди наиболее достойных выделялись лучшие в городе, селе, местности, будь то крестьянин, мещанин или купец, или дворянин. Так формировались выборные люди или выборщики, которые определяли кандидатов на Земские Соборы. Но так было до капитализма.

Люди капиталистического сознания в церковь ходили мало. Пролетариям это было неинтересно. Фабрикантам — зачастую тоже. Инженерам казалось — старомодно. Интеллигентам — даже неприлично. То есть данный слой, вероятно, не мог бы участвовать в выборах своих представителей на Земские Соборы. Появление таких людей характерно для эпохи великой реформы 1861 года.

Но и при Петре I появление в дворянском сословии иностранцев и русских дворян, помешанных на иностранной культуре, а также последствия церковного раскола в лице множества сторонников старой веры, людей весьма почтенных и состоятельных, составляли реальные предпосылки того, что на Земский Собор могли быть выдвинуты и избраны представители враждебных правительству слоев. Утрата русским обществом религиозно-духовного, культурного единства являлось одной из вероятных причин прекращения созыва Земских Соборов.

Почему же считается, что всеобщее избирательное право лучше соборного? Ведь в современных выборах, повторюсь, много обмана, внушения, манипулирования сознанием.

«В США сложилась определенная законодательная система и монополия двух партий — демократической и республиканской, и эти партии делают все, чтобы не дать раскрутиться другим; это происходит не только на федеральном уровне, но и в штатах, — это и плохо, и хорошо, но думаю, России такой опыт не годится, тем более сейчас»...

«Есть в США и другие возможности манипулирования общественным мнением, — считает глава ЦИК России Вешняков. — Так, в Америке очень много СМИ, но.государственных практически нет, в этом плане равенства освещения деятельности всех кандидатов нет, это отметили, в частности, наблюдатели от ОБСЕ».

Он также отметил, что очень сложная ситуация в Америке с международными наблюдателями. «Америка наконец стала выполнять международные обязательства и впервые пригласила на президентские выборы ОБСЕ, но пока не решены законодательно вопросы статуса наблюдателей, их возможности, поэтому некоторые штаты не пускали наблюдателей на участки, — сказал Вешняков. — Это ненормально; например, во Флориде, Неваде наблюдателей от ОБСЕ отсекали от подсчета голосов».

В Америке также существуют некоторые «препятствия для реализации права афроамериканцев для участия в выборах, так как многие партии не заинтересованы в их голосах, — считает Вешняков. — Надо заметить, что и на выборах в парламент (палату представителей) США та же ситуация с монополией двух партий».

Выводы настолько очевидны, что не нуждаются в комментариях. По сути, хваленая избирательная система самой свободной страны не отличается от сословной системы России в XVI—XVII веках. Ныне в США, как и тогда в России, существуют стабильные социальные группы, которые выдвигают своих представителей в высшие органы власти. У нас это были четыре сословия. В США происходит аналогичный избирательный процесс. Только сословия формируются не по принципу вида общественного служения, а по принципу толщины кошелька. И политически активное сословие, по сути, одно — толстосумы. И разделено оно на две части по ряду признаков. В частности: по территории — на Север и Юг, на республиканцев и демократов...

Это то же сословное устройство общества, только упрощенное по признаку корысти, в то время как в России сословия установлены были по признаку служения.

Способ принятия решений в Соборах был неконкурентным. Решения принимались не в результате борьбы и победы (голосования) одной части (партии) представителей над другой, а в результате примирения интересов каждой части делегатов до всеобщего согласия, то есть господствовала в итоге общинная психология принятия решения.

Итак, русское соборное право и западное избирательное право.

Какое нам полезнее и в чем их основное отличие?

Думаю, что основное отличие — в наличии и отсутствии общины. У нас при принятии решений преобладала коллективная, общинная воля. Исполнение решений также определялось коллективной общественной деятельностью. Такой способ принятия решений соответствует Собору как собранию лучших людей. Можно возразить, что парламент — тоже собрание выборных лиц, но парламент — это собрание, избранное отдельными людьми. Он представляет собой количественное соотношение индивидуальных воль. Но самое главное, что в парламенте и на стадии выборов, и на стадии работы, присутствует политическая борьба как выражение противоречивых интересов. И решения принимаются, соответственно, в борьбе и подавлении большинства меньшинством.

Противоречивые интересы на Западе естественны. Еще раз скажу, что там два крестьянина не имели общей земли — если только общую дорогу по границе или общий берег водоема.

В силу этого они могли иметь общий интерес, но в пределах общего, что их объединяло. Условно говоря, соотношение индивидуального и общего интереса у них можно определить как 70 к 30.

В русской крестьянской общине земля была общей. Замена участков, их передел происходили ежегодно, в соответствии с интересами членов и всей общины в целом. Здесь общий интерес исключал только семейное, домашнее имущество крестьянского двора — дом, надворные постройки, животных, приусадебный участок, орудия труда, урожай. Основные средства труда (пашня, луга, пастбища, водопои) были общими. Соответственно, личный интерес не был ведущим у русского крестьянина и относился к общему интересу примерно как 30 к 70.

Получается обратная пропорция сознания, обратная пропорция интересов, обратная пропорция обычаев, права.

Внешне собрание выборных людей — крестьян западных и русских — это собрание авторитетных людей. Но если условно посмотреть на уровне одной деревни, то два крестьянина русских выберут третьего — своего представителя, сообразуясь с четко обозначенными общими интересами. Притом что противоречий между индивидуальными интересами практически не может быть, так как основное средство производства — земля — у них общая. А взять двух западных крестьян, у которых вообще нет общего имущества. В нашем условном случае, они должны будут выбрать двух представителей, так как их интересы должны иметь противоречия; да и прокормить двух представителей дороже, чем одного. На деле это выражается в политической борьбе, то есть в борьбе за влияние на принятие решений, в борьбе за распределение общих средств, собираемых в виде налогов. Возникает и работает как бы акционерное общество парламентариев, которое голосует за определенное развитие территории, ставит задачи, определяет исполнителя, которому отдаются деньги за назначенные работы. Естественно, что парламентарии «продавливают» интересы «своего» подрядчика. Подрядчик богатеет на общественные деньги вместе с парламентариями. Работы выполняются специалистами и, видимо, удовлетворяют запросам населения. Но все равно не отнять того, что население получает просто хороший водопровод, а парламентарии и подрядчик получают хороший водопровод плюс состояние. Это идеально, если те, кто выбрали своих представителей в муниципалитет, богатые собственники. Такое возможно в Англии или Франции, где в теплом климате одно зерно давало десять зерен дохода, против наших 2—3 зерен.

У нас акционерное общество представителей было невозможно. Во-первых, просто нечем делиться. Так как у крестьян не было богатства, а максимально возможным достижением мог быть только достаток. Что такое два зерна? Это значит одно съесть, а второе пустить на семена. А с третьего много ли накопишь?

У нас два крестьянина не имели существенных противоречий, так как имели общую землю. А совместные задачи по строительству дороги решали собственным трудом или наймом артели специалистов. Артельщики — такие же крестьяне, но занятые отхожими промыслами из-за малоземелья в своей деревне. За строительство дороги или моста община заплатит им не намного больше, чем те могли бы заработать, имея в своем распоряжении землю.

Таким образом, у нас не было никакого смысла в муниципальном парламенте, так как не о чем спорить й привычки такой нет. Вопросы решались той общиной, на территории которой возникали. Если надо, то общины могли объединиться. Надо строить мост так надо, на это собирается столько денег, сколько надо.

В результате население получает просто хороший мост, артельщики получают просто достойную оплату, парламентарии не получают ничего за их отсутствием и ненужностью. А состояние не приобретает никто. Все остаются в состоянии достатка, не развращенные легкими деньгами и, соответственно, не впавшие в грех корыстолюбия. В этом корень отличия выборных органов на Западе от выборных органов в исторической России. Ведь кто такие парламентарии всех уровней на Западе? Это посредники производителей-собственников. Самим собственникам некогда заниматься словопрениями. Поэтому они выбирают своих представителей, назначают им бюджетную оплату, и те пишут законы, правила, делят выгодные заказы в пользу собственников, решают, таким образом, общественные и попутно свои вопросы. Из-за множества собственников на Западе имеется и множество посредников. Это парламентарии всех уровней, банкиры, агенты, юристы, журналисты. Они осуществляют движение информации, капиталов, заказов, товаров. Стабилизируют все это в некий порядок нормы права, к которым приходят в результате жесткой борьбы посредники — парламентарии. Это капитализм индивидуальных собственников, нуждающихся в парламенте.

У нас для политической борьбы не было достаточных предпосылок, как обвинительно выражаются политологи — нет политической культуры. Говоря проще, нам непривычно спорить и драться по поводу имущества, так как есть привычка сознания, что имущество в большей части общее. Земля у общины. Потому и субъектов собственности у нас намного меньше. Взять, условно, нашу деревню и французскую. У нас землевладелец один при тысяче населения (община), а там землевладельцев тысяча при том же населении. У крестьян был только один конкурент в землевладении — помещики. Царь платил дворянину за царскую службу поместьем с землей, а крестьяне — трудом. И при всех перекосах и напряжениях такая система народом признавалась до тех пор, пока помещики служили государству...

Но вернемся к общинному устройству. Соответственно, при меньшей потребности обсуждений и споров, у нас меньше и роль так называемого общественного мнения, так как нужда в нем основана на обсуждении имущественных споров или иных форм имущественного соперничества, составляющих сердцевину жизни общества, состоящего в основном из индивидуальных владельцев имущества. А главное имущество — это земля. Такая форма существования общества требует для формирования общественного мнения, как наиболее приемлемой позиции в целях самосохранения гражданского мира, интенсивной работы всевозможных средств массовой информации, согласующих множество индивидуальных воль, принадлежащих соответствующему числу владельцев индивидуальных земельных участков. У нас потребность в СМИ возникла только при внедрении капитализма в конце XIX века.

Какую роль играл капитализм в изменении структуры общинного сознания?

С введением капитализма у крестьян начались процессы распада общины. Стал распадаться уклад жизни; Ведь чего не почитаешь о деревне конца XIX—начала XX века: кричат о недостатке земель, кулаках-мироедах, — и мало кто говорит о том, что община была образом жизни. Жили и при нехватке земли, промыслами и отходничеством, но только в центральных областях России нехватка земли была проблемой. Хлебородный юг, малоплодородный север и холодная Сибирь от проблем перенаселения не страдали. Соответственно, и проблема противостояния помещичьих и крестьянских землевладельческих интересов не была выражена сколько-нибудь остро. Ситуация обострилась с внедрением в крестьянскую жизнь капитализма.

Прежде чем коснуться этого процесса, хочу привести слова самого модного экономиста современности о том, что первичен образ жизни (и соответствующее ему сознание), а экономика вторична.

«И все же интеллектуальное влияние материализма таково, что ни одна из серьезных современных теорий экономического развития не принимает сознание и культуру всерьез, не видит, что это, в сущности, материнское лоно экономики. Непонимание того, что экономическое поведение обусловлено сознанием и культурой, приводит к распространенной ошибке: объяснять даже идеальные по природе явления материальными причинами» (Френсис Фукуяма «Конец истории»).

К сожалению, материализм настолько въелся в психологию людей, что даже те, кто, казалось бы, должны были думать по-русски, — повторяли придумки чужаков, и ничего с этим было не поделать. Я уже не говорю про пламенного полемиста-атеиста, человека, все русское ненавидевшего, ныне возлежащего (конечно неслучайно, несмотря на все демократические ужимки властей) в сердце России — в Москве, в мавзолее. Даже один из разработчиков Столыпинской реформы Н.А. Павлов — член Государственного Совета — в своей изданной в эмиграции книге «Его Величество Государь Николай II» утверждает, что община препятствовала развитию капитализма в России. В общине автор видит причину революции, так как, по его мнению, ее сохранение не позволяло решать вопрос свободного оборота земель. Автор считает, что если бы Николай II упразднил общину в 1901 году, то не было бы 1905 и 1917 годов. Автор все же признает то, что государь понимал: ликвидация общины может повлечь обезземеливание крестьян (пауперизация по английскому типу); что государь жалел народ. При этом он же настаивает, что мелкое товарное производство, свойственное общине, сдерживало развитие капитализма, суть которого — в эффективном крупном производстве.

Если задаться вопросом: почему цари так поступали — то ответ может быть только один. Они пережидали первоначальный капитализм (накопление первоначального капитала). Им не хватило, может быть, 10-ти лет.

Чем для православного христианского царя было государство? Это, прежде всего, способ служения народа Божественной воле. Ведь сама суть христианства в служении. Верные собираются в церковь, на службу, предстоять перед Богом. В этом служении их долг, и в радости молитвы их награда, и в устроении духа результат. А как устроенный дух влияет на процессы материальной жизни, каждый, в той или иной мере, знает по личному опыту. А цель всего — спасение в жизнь вечную. Это сердцевина православного образа жизни. Вокруг этого строилась и вся жизнь русских в государстве. В меру человеческих сил, конечно. Но духовные цели русской жизни были именно такими. Совпали с этими целями и условия жизни народа, о чем сказано выше. Отсюда и жертвенность, и мирская неприбыльность, неконкурентность, столь нелюбимая интеллигенцией.

Активное заимствование капитализма по западному образу и подобию, с одной стороны, было неизбежно, потому как страна жила в ареале развивающихся национальных хозяйств и не смогла бы защитить себя, если бы не развивала промышленность. Но если на Западе капитализм развивался, потому что давал большую прибыль, то у нас он развивался потому, что это обеспечивало оборонные интересы. Лишь потом он набрал обороты и стал действительно прибыльным. Но опять же в силу неблагоприятных природных условий затраты любого производства у нас намного выше, чем в любой другой стране. Соответственно, капитализм у нас может эффективно развивать производства только при условии их высокой концентрации, что предполагает олигархический строй капитала, то есть концентрацию капиталов в руках немногих богачей.

То же происходило в России и в конце XX века. Была государственная собственность на средства производства со значительными общими фондами трудовых коллективов. То же отсутствие богатства многих отдельных собственников. Та же ситуация с преобладанием общей, со многими признаками общинной, собственности. Пережить первоначальное накопление капитала в России не удается именно в силу того, что закваска у России общинная. По сути, идет борьба за выживание работящего народа в бедности, ограниченной верхним пределом достатка, что обусловлено историческими и географическими условиями жизни. Стартовых капиталов у народа для вложения в рост производства не было и, похоже, не будет. Видно, что и на этот раз капитализм «не пройдет».

Община — это завоевание русского народа. Это, по выражению Фукуямы, «материнское лоно» русской экономики, а образ жизни, созданный ею, — основа русского характера и предпосылка для развития христианского духа. Ведь Христос пришел к бедным людям. Так и Православие пришло к народу, сплоченному в общины.

Цари старались не разрушать общину, а увеличивать наделы внутри общины. В центральной России, где земельный фонд был исчерпан, это было невозможно уже в XIX веке. Поэтому систематически занимались переселением крестьян на свободные земли.

При этом на рубеже XIX—XX веков не было препятствий созданию и деятельности крупных капиталистических зерновых хозяйств. С них и начался знаменитый экспорт русской пшеницы в Европу. Общины, конечно, сразу стать основой сельскохозяйственной индустрии не могли. Но за ними было будущее в животноводстве, в промыслах, что и проявилось в мощном всплеске кооперативного, по сути во многом общинного движения в России в конце 20-х годов XX столетия, уничтоженного испуганными нэпом большевиками.

Цари были неприятелями капитализма. Поэтому-то они в него никогда не вписывались. И были преданы основному самодержавному принципу — гармонии сословий, почему избегали национализации или передела земли.

* * *

В конечном счете, если утверждать, что русский народ своим характером соответствует христианству, то он никак не может быть расчетливым, то есть его деятельность, за исключением незначительной его части, никогда не будет определяться соображениями высокого уровня жизни.

Мы не могли жить, как в Европе; в частности, и потому, что Европа всегда жила скученно, и в ней, естественно, большое значение имели нормы права. Когда люди живут тесно и у них много индивидуального имущества, особенно земельной собственности, им не урегулировать отношений без юридических норм, так как неизбежны многие соприкосновения имуществ и пересечения действий.

Что касается крестьян, то есть более 90% населения, то в России крестьянин был неотделим от сельской общины и, обладая долевым правом владения частью земли, не мог при выходе из общины продать свою долю. Она просто оставалась в общине. Правда, он мог вернуться в общину и обратно получить свою долю, которая своей была только номинально, потому как каждый год общинные земли перекраивались как в порядке очередности, в связи с их естественной неоднородной урожайностью, так и в связи с изменением состава общины (отделялись взрослые дети, кто-то умирал и т.п.). Частное право крестьянина на землю также не было правом собственности, а только правом наследственного владения. Иными словами, собственность в России никогда не была сформирована на представлениях Римского права, в котором неотъемлемой является возможность распоряжения собственностью и ее неприкосновенность.

После Октября 1917 года ситуация в экономическом плане в корне не изменилась. Крестьянин, поначалу облагодетельствованный Советами за счет помещичьих земель, начал быстро развиваться, но в рамках той же общины. И, естественно, развитие пошло по капиталистическому пути, то есть по тому же пути, что и до 17-го года. Наиболее сильные хозяева выделялись, богатели. Однако общинность проявилась в ответном капиталу мощном кооперативном движении крестьян.

Радикальное решение проблемы перенаселенных центральных областей через уничтожение помещиков стало для крестьян «бесплатным сыром в мышеловке». Мировой капитал не для того уничтожил слой опасно конкурентных русских купцов-капиталистов и латифундистов — помещиков, чтобы породить через бурно развитую крестьянскую кооперацию новый русский народный капитал. Пошла кровавая коллективизация. Возник государственный капитал. Им легче манипулировать в стране, где народ за два столетия империи отвык вмешиваться в государственные вопросы.

Почему так произошло? Потому что русское имперское строительство много ненужного позаимствовало у Запада, но за злобой дня не обратило внимания на то, что русская государственная мысль к тому времени была уже далеко впереди Европы. Потому как русское соборное (общинное) право истинно христианское, неконкурентное право. И его трудно подчинить конкурентной среде...

Прибыльный капитализм, в условиях возможности быстрого накопления, что прежде было доступно только авантюристам, силой необычайно растущего в этих условиях сребролюбия, ослабляет в человеке присутствие Духа. Но капитализм комфортен и, соответственно, прибылен не для всех. Большинству людей не по душе беготня за прибылью, в которую их втягивают. Реакцией на эту ситуацию человека, поврежденного атеизмом, становится поиск земного рая, путь в который услужливо подсказывает социалистическая утопия.

История этой утопии в России еще ждет честных исследователей.

Очевидно, что любая власть после царя была обречена считаться с многонациональностью и единством страны. Именно такой исторический образ России довлел над большевиками, для которых основой их существования была поддержка русским народом их ложно патриотической политики. Например, «...в Красной армии служили... около 43 процентов наличного к 1918 году офицерского состава, а в Белой — уже 57 процентов (примерно 100 000 человек). Но особенно поразителен тот факт, что из "самой ценной и подготовленной части офицерского корпуса русской армии — корпуса офицеров Генерального штаба"... в Красной армии оказались 639 (в том числе 252 генерала) человек, что составляло 46 процентов — то есть, в самом деле, около половины — продолжавших служить после октября 1917 года офицеров Генштаба; в Белой армии их было примерно 750 человек...» (В. Кожинов).

Но насколько все-таки упрям и крепок русский народ! Весь мир столетиями пыхтит над тем, чтобы его обескровить и уничтожить. Даже чужую власть подсаживают, но она как-то переваривается и становится чуть ли не русской или почти русской. И хотя, в конечном счете, власть остается все-таки не окончательно русской, она не может не считаться с исполинской силой великого народа и в значительной части соблюдает его интересы, уже не надеясь на его быструю гибель, а только на медленное вымирание. Вопрос только в том, кто раньше вымрет...

Здесь, видимо, следует сказать, что на распад России есть разные точки зрения. Распространена такая, что рано или поздно все империи распадаются. Приводится в пример судьба Британской империи. Эта точка зрения, очевидно, взошла на заморских дрожжах.

Русские вольно и невольно многие десятилетия и века тянулись за Европой под влиянием части своего «нерусского» дворянства или влюбленной в немецкие теории социализма большевистской номенклатуры. Но у этого движения уже нет перспективы.

Понять свое место в истории — значит понять и свое место в настоящем.

Наши достоинства, с точки зрения западной цивилизации, являются недостатками. Это только умело внушаемое утверждение, но не факт. По сути, русская цивилизация является уникальной и весьма эффективной для экстремальных эпох. Но суровый народ-воин оказывается наивен в ситуации переговоров, дипломатических хитростей и финансовых мошенничеств. Такой народ может выжить в условиях мирного соревнования, только обладая главой (головой) самодержавного хозяина и защитным слоем своей аристократии. Но такой защитный слой от народа отделился, как шерсть в линьку, после чего возмущенный народ сорвал с себя еще и кожу. Другой защитный слой так и не образовался, потому как всякий новый лидер приводит на короткий период новых людей. А голову срубили...

Общинный механизм русского мира, в котором народ может организоваться и восстановиться, способен функционировать только при условии постоянства системы управления. А структура управления тасуется, как колода карт, на иностранный лад обученными доцентами, как правило, мало жившими в России и не знающими ее, или другими субъектами, много в ней жившими, но еще больше в ней пившими...

Осознать себя русскому человеку — это понять, что общинный строй русской жизни — это строй органичный и перспективный.

И успешное развитие страны — это постоянная защита такого строя, постоянным слоем (аристократией) людей, способных к разумной и долговременной политике по сбережению и развитию народа.

А такой слой создает самодержавный властелин страны.