Современное состояние СМИ – плод недоцивилизованности среды

Главный  редактор одного из самых адекватных и трезвых современных изданий - журнала «Русский репортер» - Виталий Лейбин любезно согласился ответить на наши вопросы о состоянии СМИ, об ответственности журналиста, о смысле этой профессии сегодня.

– Если сравнивать ту журналистику, которая была даже 20 лет назад, я не говорю про всё предыдущее время, всё-таки она очень сильно отличается от средств массовой информации, что были раньше. Было такое понятие – «как ваше слово отзовется». Многие авторы думали о том, как повлияет сказанное ими на их читателей, на зрителей, слушателей. Была какая-то ответственность. Допустим, 20 лет назад люди думали, в том числе о том, как они могут освещением какой-то проблемы повлиять на решение этой проблемы. Сейчас же настолько всё изменилось, что такое понятие, как репутация, исчезло и, собственно говоря, никакой проблемы средствами журналистики решить уже нельзя. Если представить современного среднестатистического журналиста. Какова его мотивация? Какова его цель работы в журналистике? Какова его цель работы над конкретным материалом – статья это или телерепортаж?

– Очень трудно и странно с моей позиции обсуждать среднестатистического журналиста. Я вообще считаю, что проблема безответственности, о которой вы начали говорить, происходит из-за того, что корпорация журналистов очень неплотная и все друг друга (не только общество, но и журналисты) считают не только обманщиками, непрофессионалами. Когда меня спрашивают о среднестатистической журналистике, обманывают журналисты или не обманывают, ответственны или безответственны, я считаю, что несмотря на общественное мнение, которое подтверждает, что журналистика довольно много врет, я со своей стороны могу сказать, что люди, с которыми я работаю, в основном искренние. Я знаю довольно много людей, которые безусловно являются профессионалами и искренними людьми.

– Собственно говоря, мы потому к вам и обратились, что ваше издание выбивается из ряда.

– Мы сейчас будем проводить исследование про репутацию людей по профессиям. Оно будет называться «Самые авторитетные люди России», но мы считаем, что публичные авторитеты – совсем не то, что обычно создается в мире и в общественном мнении, и гораздо более точно замерить репутацию авторитета можно через профессиональные среды. Например, врачи лучше знают самых авторитетных врачей, в том числе и с моральной точки зрения, которые несут этику профессии, чем кажется по публикациям прессы.

Мы начинаем делать такое же первичное исследование из журналистской среды. И мы без труда нашли 20, а можем найти и 100 человек, которые несут этику профессии. Нельзя сказать, что наши авторы какие-то уникальные. Думаю, что в среде СМИ одним из безусловных авторитетов является Гуревич, главный редактор газеты «Время новостей». Есть множество людей, которые просто эталон профессионализма и профессии. Эта идея всё ругать, «что ни посмотришь, – как говорил Воланд, – того у нас нет», она нам мешает увидеть самое интересное. Самое интересное – то, что несмотря на тяжелейшие условия экономического выживания свободной прессы, у нас, тем не менее, существуют блестящие образцы свободной, искренней журналистики.

– Во-первых, мы говорим не об отдельных персонажах. Никто не спорит, что существует 100 человек наиболее авторитетных, 100 человек, у которых авторитет со знаком минус. Но это всё частности. Мы говорим о явлениях. В принципе, мы могли бы развить то, к чему мы подошли в конце, – есть некие условия, которые мешают делать честную и развивающую потребителя информацию. Но вы просто не хотите говорить? Мы закрываем первый вопрос?

– Я поясню, что я хочу говорить, а что не хочу. Я могу отвечать на простой прямой вопрос: как я оцениваю ситуацию, какую журналистику я считаю плохой и хорошей, но на конкретных примерах и фактуре. А говорить, кто такие журналисты в массе? Я как профессионал должен говорить, что журналисты в массе – это прекрасные профессиональные люди. Безответственно говорить о массе. Все равно, что говорить – все русские – пьяницы, а все американцы – рвачи. Это безответственное суждение. Я могу отвечать на вопрос, на который я могу ответить ответственно.

– Хорошо, вы сказали, что все журналисты – прекрасные люди. Тогда следующий вопрос. Почему при таких прекрасных журналистах такие дрянные СМИ у нас? Почему невозможно смотреть телевизор, почему если я открываю среднестатистический журнал, то у меня возникает образ читателя – аморальный извращенец, который считает совершенно нормальным: изменять жене, сколько угодно блудить, обманывать государство и ближних. Почему же тогда эти прекрасные журналисты делают такую отвратительную информацию?

– Мне кажется, что журналистика является способом разговора общества с самим собой. В ней должно быть какое-то количество ключевых персонажей, которые создают этику и мораль в обществе. Но мы в странной исторической ситуации: наше мнение ровно соответствует её состоянию, оно указывает на нашу историческую проблему. Ввиду того, что в какой-то момент страна отказалась от строительства Советского Союза и коммунизма, что в то время было оправданным шагом, потому что все уже поняли, что эти ценности лицемерны и в них никто уже не верит, страна соблазнилась разными искушениями свободы. Возможно, этот эксперимент искушения свободой по старой русской привычке зашел дальше, чем в любой другой стране, потому что мы все пытаемся попробовать по максимуму. Они раздвинули границы всяких моральных, этических, идеологических и других ограничений до довольно широкого предела. На протяжении 1990-х многие люди пережили ситуации, когда из-за денег рушились дружбы, семьи, люди лишались цели и смысла жизни. Но понятно, что этот период заканчивается…

Сейчас странное такое впечатление производит наша массовая пресса, потому что она оказалась между двух стульев: с одной стороны, мы уже всё попробовали и понятно, что есть спрос и все понимают значение ценностей и каких-то моральных норм. Уже всем понятно, что свобода, с одной стороны, – это не вседозволенность, с другой стороны – и не осознанная необходимость, а прямо по Гегелю – осознанная необходимость быть свободным, то есть это вещь, которая требует больших усилий.

Если переходить к конкретике, например, насколько я понимаю, часть вашей речи связана с таким каналом, как НТВ, который с одной стороны, принадлежит государственной компании, с другой стороны, он работает на самый низкокачественный спрос. Низкокачественный, в том смысле, что можно смотреть, не задумываясь, то, что проглатываешь вне всяких рефлексов – криминальную хронику и всё, что мы называем желтой журналистикой. Мне кажется, что проблема этого и других государственных каналов в том, что всё-таки трудно быть одновременно государственным, то есть живущим при помощи денег налогоплательщиков или крупнейших партий государства, а с другой стороны, делать вид, что ты – человек, который живет на свободном рынке.

Мне кажется, что эта ситуация долго не продержится. С одной стороны, у нас будет какое-то количество каналов, которые будут работать на самые низменные рефлексы общества. С другой стороны, какие-то из государственных каналов должны стать «общественным телевидением», то есть телевидением, которое будет контролироваться общественно-попечительским советом, где будут внедрены некие нормы информационной политики. Будут каналы государственные, которые будут продвигать интересы государства. Будет происходить дифференциация: они станут менее одинаковыми, в том смысле, что не пропадут никогда каналы и газеты, которые делают желтую информацию, потому что только ханжа будет считать, что это вещь, которая безусловное зло. На самом деле, любой ханжа первым в интернете кликнет на желтый заголовок, просто потому, что они вызывают рефлекс кликания.

У нас ситуация недоцивилизованности среды. Это значит, что не поставлены жесткие понятия и границы между разными частями функционирования. У нас всё телевидение полугосударственное-полужелтое, а должно быть желтое, государственное, общественное, культурное, чтобы был выбор.

Ровно так развивается и наш потребительский рынок. Сначала завезли ботинки из Италии, и вся страна переоделась в ботинки из Италии. Потом вдруг стало понятно, что кто-то хочет ботинки советского производства, кто-то – китайского, кто-то – английского, и рынок начал дифференцироваться. Так и с прессой. В ней возникнут и уже возникают сектора, которые будут адресованы разным читателям. Активно развивается, например, православная пресса, хотя, казалось бы, людей, которые воцерковлены, не так много по сравнению с людьми, которые любят читать про Аллу Пугачеву. Но и этих людей много, это всё равно миллионные аудитории.

– Вы знакомы с журналом «Фома»?

– Отличный журнал. Журнал «Фома» я давно не читал, но полтора года назад мне он казался совершенно блестящим.

Мне кажется, то, что вы описываете как проблему, это проблема не людей и не деморализации, это проблема недоцивилизованности. То есть, организационная проблема. В том смысле, что организационно можно решить. Люди, которые будут видеть миссию в том, чтобы вытаскивать грязное белье знаменитостей, будут иметь работу. И те люди, которые будут видеть свою миссию в том, чтобы устраивать диалог с обществом, будут иметь работу. И те люди, которые будут видеть свою миссию в том, чтобы проповедовать какие-то ценности, тоже будут иметь свою работу. Просто это будут разные издания и разные каналы.

– Вы сказали, что есть разные группы зрителей, потребителей информации, которым нужны разные издания. Если с дугой стороны, посмотреть на сами издания, всё-таки мы видим, что большинство из них – желтые. Если сравнивать спрос и потребление, можно подумать, что у нас большинство общества – такое, то есть заинтересованное в низкопробной информации. Как вы сами считаете, какова доля людей, заинтересованных в качественной и более-менее доброй информации? Для примера можно вспомнить фильм «Остров», которому предрекали коммерческую неудачу, а он имел потрясающий успех. Возникает мысль, а может быть на самом деле, спрос на доброту, честность, глубину гораздо больше, чем мы думаем?

– Я думаю, безусловно, мы прошли период, когда считалось, что главное – выживание, главное – прокормиться. А когда это перестает быть базовой проблемой – прокормить себя и семью, то естественно, что возникают разные смешные вопросы: кто я такой, как устроен мир, куда идти. И возникает спрос на ценности.

Фильм «Остров», мне кажется, это спрос не на доброту, а на понимание, кто мы такие, что мы за культура и ради чего мы все вместе живем. Мне кажется, когда мы проектировали свой журнал, мы исходили из следующего: конечно, в тот момент, когда рыночные отношения в России только начинались, то единственная форма еженедельника – это бизнес-еженедельник, направленный на тех, кто работает с деньгами, зарабатывает деньги и интересуется экономикой, потому что это была ключевая проблема. Это и остается ключевой проблемой, но не для такого большого количества людей, для которых ключевая проблема – это, грубо говоря, зачем жить и зачем Россия, в частности. Поэтому считали, что можно из такого экономическо-практического языка обсуждать жизнь в стране и это будет востребовано.

Другое дело, что в этом, как и с ботинками, всё-таки остается проблема экономического развития. Когда спрос на ботинки очень маленький, дешевле завезти один сорт ботинок. А когда потребительский рынок растет, тогда можно удовлетворять частный спрос, самый прихотливый. Мы просто поняли, что после 10 лет относительного благополучия, роста ВВП и реальных доходов населения, люди не только задумываются, что такое Россия и в чем смысл существования, но и способны деньгами за это проголосовать, то есть, купить журнал, например.

Думаю, что проект типа нашего в 1996 году был бы невозможен просто по денежным основаниям. И то же самое относится к преобладанию желтой прессы в секторе, который ориентирован на конечного потребителя, потому что когда у тебя спрос маленький, единственная возможность получить массовую аудиторию – это работать на зону максимально широкого интереса, почти гипнотического: секс, страх. Базовые рефлексы человека присущи каждому человеку, в отличие от более сложной конструкции, требующей размышления, что заведомо сужает спрос. Поэтому понятно, почему первой на массового потребителя вышла желтая пресса. Это везде так, тут нет специфически российской ситуации. Везде, где рынок маленький, нужно впервые снимать самый массовый слой.

Другое дело, это не единственное качество устройства нашей прессы. Вторая часть изданий работает на рекламу. Например, журнал «Эксперт», газета «Коммерсант». Они в первую очередь, прибыль получают от продажи рекламы, поэтому им не так важна массовость, им важно, чтобы аудитория была с высокими доходами.

У нас ситуация другая, у нас всё равно сейчас большая часть денег – это реклама, но мы стремимся, чтобы баланс между доходами от продажи журнала и доходами от рекламы выровнялся, потому что мы больше хотим зависеть от потребителя, но потребителя более высокого качества, чем желтая журналистика.

– То есть такая позиция журнала – это не столько особенность личности редактора, сколько изначально сознательное позиционирование?

– Для меня маркетинговые соображения и содержательные – только разные языки одного и того же. Что первично: то, что мы хотим делать такую журналистику и на нее есть спрос или на нее есть спрос и поэтому есть смысл делать такую журналистику. Наверно, для нашего отдела маркетинга важна маркетинговая составляющая, а для меня важно, что я хочу делать такую прессу и понимаю, что она будет востребована.

– То есть, проще, был такой маркетинговый расчет, что найдется такая аудитория, для такого взгляда?

– Да, безусловно, это бизнес-проект. А если не бизнес-проект, то что, субсидирование, государственные гранты брать? Не интересно.

– Итак, был определенный расчет. Насколько он воплотился в жизнь не с точки зрения прибыльности, а с точки зрения выхода на аудиторию, массовости?

– У нас аудитория, безусловно, растет. Мы, видимо, один из самых продаваемых журналов в России уже сейчас, насколько мы владеем информацией о продажах других журналов. Но конечно, это еще далеко не то, что мы хотим. Через 3 года после запуска у нас был план выйти на реальный тираж 300 000 экземпляров. Нам нужно минимум в 2, а лучше в 3 раза увеличить реальную продажу. Думаю, что мы этого добьемся.

А с другой стороны, понятно, что мы тут упираемся в некую общую проблему – в способы доставки продукта потребителю, потому что это кажется самой главной проблемой.

– Есть такое мнение, что люди меньше покупают прессу, больше читают Интернет.

– Это явление довольно сильно обсуждается нашими немецкими коллегами: рост Интернет-аудитории огромный на фоне некоторого падения в десятилетнем шаге тиражей печатных версий. Но для нас, боюсь, это пока не проблема, к сожалению, возможно, потому что «Штерн» отметил падение с миллиона экземпляров на какое-то количество процентов, а мы хотим только через год выйти на 300 000. У журнала «Тайм» посещаемость аудиторией Интернет-версии – 10 миллионов человек во всем мире. У нас только у Яндекса может быть такое. Резерв возможного роста Интернет-прессы и печатной прессы огромный, если будет расти наш внутренний потребительский рынок. До потолка еще идти и идти, и только дойдя до некоторого предела, мы увидим такой феномен, как конкуренция с Интернет, а до этого – не увидим.

– Трудно ли было найти журналистов именно под эту концепцию, то есть способных более-менее глубоко рассматривать вопросы?

– Когда мы, проектируя журнал, впервые нарисовали план журнала, который мы хотим видеть, и обсуждали с разными коллегами, один наш коллега, Александр Привалов, научный руководитель и эксперт, сказал, что хороший план номера, вопрос только, кто это все напишет. Действительно, мы очень беспокоились по этому поводу. Беспокойство очень быстро закончилось, как только мы стали реально работать и пробовать разных людей. И обнаружилось, что быстро находятся люди, которым интересна настоящая репортерская – очень живая и искренняя журналистика. Просто потому что у репортерской профессии есть шарм, она имеет профессиональную привлекательность: ты действительно что-то узнаешь, едешь, пересекаешь какие-то социальные границы, попадаешь в горячие точки, что-то снимаешь. И чем сложнее внутренняя романтичная профессия, тем больше находится людей, которые готовы заниматься этим, а не переписыванием каких-то текстов, где чужие слова.

Важно сразу было задать уровень, в самом начале показать образцы жанра, с тем чтобы все другие сотрудники и все вокруг увидели, чего мы хотим. Как только это произошло, большой проблемы с наличием блестящих авторов уже не было. Мне кажется, число искренних людей, которые хотели бы у нас работать, превышает наши возможности трудоустройства в значительной мере. Конечно, всегда есть кадровая проблема, во всех сферах, но я подтверждаю, что одни из наших самых искренних читателей – это региональные студенты-журналисты, которые стремятся быть автором такого журнала, как наш. Это задает довольно высокую планку и создает правильную среду изнутри.

– Есть такая, на мой взгляд, проблема как молодость. Я сам работал журналистом сразу после института, и конечно человек может писать талантливо, дар дается от рождения. Насколько способен молодой человек осознать всё правильно? Я сам помню, сколько ошибок я сделал; я неправильно понимал ситуацию, обвинял не тех людей в своих материалах. Мне стыдно за многие вещи. Как у вас, молодые авторы или более среднего возраста?

– У нас есть довольно опытные авторы, есть молодые, но проблема такого шапкозакидательства и безответственной залихвастости конечно существует всегда. Просто потому что для того чтобы прийти в сознание, нужно прикладывать усилия, а для того чтобы что-то сделать на эмоциях или на первом подозрении, усилий нужно меньше, этот интерес тебя увлекает.

Нас тоже довольно часто заносит. Есть вещи, которые возможно, не нужно было делать так, но я считаю, что опыт приходит не только к человеку, но и к изданию, и некоторая мудрость она имеет свойство накапливаться, если специально об этом думать. В любом случае, мы пытаемся обсуждать ключевые материалы и самые опасные моменты с точки зрения взвешенности и справедливости. Спорим, но в любом случае, мы работаем долго и считаем, что с течением многих лет станем по-настоящему массовым изданием и поэтому у нас и читатель довольно молодой, в какой-то определенной своей части, и писатели наши довольно молодые, и в этом смысле мы стремимся взрослеть вместе.

– А есть ли у вас какой-то образ читателя? Каждый товар позиционирует себя на определенного потребителя. Вот какой у вас образ читателя? Может быть, не только в возрастном и экономическом плане, но и в человеческом.

– Мы это обсуждали прямо с нашими читателями в самом начале издания. Мы считаем, что есть такое скучное определение «активный класс». Содержательно это значит следующее: это люди, которые внутренне свободны, в том числе, экономически независимы от государства. Это не значит, что бюджетник не может быть таковым, но блестящий врач независим благодаря тому, что он профессионал. Если у него будет конфликт с этим Облздравом, он всё равно найдет, где работать и его не смогут выгнать, потому что он блестящий врач, и это всем известно. И мы утверждаем, что те люди, которые внутренне независимы и активны, они обладают одним общим опытом. Общий опыт состоит в том, что, по крайней мере, один раз после распада Советского Союза наш читатель изменил свою жизнь тем или иным способом. Сделал свою жизнь. Не сидел и ждал, пока по нему прокатится каток кризиса и депрессии, а менял профессию, профессионализировался, менял жизнь, уезжал-приезжал. А также молодые люди, которые имеют в виду, что они не пойдут по накатанной социальной колее, а готовы брать ответственность за свою жизнь на себя.

Активный класс не в смысле экономически активный, а в смысле социально активный, они меняли социальную ячейку. Таких людей вообще довольно много в России, это наше отличие ввиду того, что у нас все социальные ячейки были разрушены напрочь, и довольно много людей вымыло в свободное плавание. Если блестящий человек в советское время, например инженер или ученый, мог продвинуться от должности к должности, от степени к степени или рабочий на заводе мог по 20 лет существовать, то сейчас массовое явление совсем другое. Люди часто меняют работу, часто меняют образ жизни, многие пришли к вере, ушли от веры. Это довольно напряженное и внутренне интересное время для людей, которые пытались понять, как жить.

Мне кажется, наш активный класс, во-первых, многомиллионный, во-вторых, это и есть реальная социальная опора будущего. Это люди, которым трудно навязать какое-то определенное мнение, загипнотизировать их, потому что вообще-то они в своей жизни несколько раз выходили из гипноза, в том числе своего, чужого. С одной стороны, они достаточно видели и помнят Советский Союз и постсоветский Союз, помнят себя до изменений и после изменений. Они видят, что мир меняется и что человек может его менять сам. Мы рассчитываем на читателя, который оценит, что мы к нему обращаемся без идеологического диктата, как к человеку, который может оценить наше репортерское исследование, просто потому что многое видел сам. А это у нас вся страна такая, то есть вся страна видела, по крайней мере, два уклада жизни, минимум две исторические эпохи, видела относительность многих ценностей и ищет новые.

– Та молодежь, которая является значительной частью нашей аудитории и, в частности, этого сайта, она мне кажется, всё-таки не столь свободна, как вы говорите. Они считают наоборот, что сейчас уже настолько другое время, сейчас уже нанотехнологии, поэтому всё, что было до этого – всё неправда. Поэтому все автоматом отметается. Поэтому, что вы подразумеваете под свободой? Имеется в виду психологическая свобода?

– Я имею в виду то, что если марксистски рассуждать, человек не может быть свободен от общества, а конкретно он занимает обычно в обществе какую-то конкретную социальную ячейку. Он может быть пролетариатом, чиновником, еще кем-то. И эта ячейка диктует ему, а не сам он диктует. Он попадает в неё часто от рождения, а иногда по образованию и в целом движется дальше вместе с этой ячейкой. А поскольку у нас страна и социальная структура были разрушены, то наличие этих ячеек оказалось недостаточным, их просто не было, и поэтому многие люди оказались в пустоте. Некоторые впали в депрессию, а некоторые смогли организовать вокруг себя какую-то жизнь. Мне кажется, что да, это внутренняя свобода, в том смысле, что это свобода к формированию собственного образа жизни, собственных ценностей.

– Вы наблюдали за проектами Сергея Мостовщикова «Большой город», «Столица»?

– Да, но в «Большом городе» не только же Мостовщиков был идеологом. «Большой город», по-моему, переживал разные этапы. Сейчас у него довольно хороший этап.

– Я его видел только в тот период, когда он был мостовщиковским. Вам не кажется, что есть некое сходство между его изданием и вашим, за исключением чрезмерного юмора?

– Безусловно, да. Мне кажется, вообще происходило какое-то накопление журналистских идей и квалификаций, которое просто должно было вылезти в некоторый журнальный и такой издательский бум последних лет. «Большой город» – блестящий проект. Он во многом похож подходом, но он такой ввиду того, что он распространялся в кафе и бесплатно, он такой скорее досуговый в большей мере, чем мы. Не нацелен на удовлетворение некоторой безусловной базовой потребности. Мы считаем, что мы работаем всё-таки на базовую потребность, на понимание того, в какой стране мы живем и в каком мире, а «Большой город» – более досуговый проект, но, по-моему, блестящий. Они, кстати, собираются продавать свой журнал, не распространять его бесплатно, что означает, что у них изменится и содержание тоже, потому что одно дело – получить прикольную штуку бесплатно и порадоваться, как хорошо сделано, и другое дело – сделать продукт, который будет восприниматься как обязательный к покупке, как пакет молока, как буханка хлеба.

– Вы говорите, что хотите удовлетворять такую базовую потребность, как понимание в какой стране, в каком мире живет человек. Вы не хотите хотя бы отчасти заняться удовлетворением не менее, а может и более базовой потребности, как понимание человеком самого себя, то есть всё-таки рубашка не так близко к телу, как ты сам и твои близкие люди. Ведь, мне кажется, вы и о человеке тоже пишете.

– Да, наверно. Просто вопрос «кто я» обладает такой степенью интимности, что это епархия художественной литературы и поэзии, либо в облегченном виде – епархия психологов и психологических журналов. Но в той мере, в какой мы рассказываем про героев, которые совершили нечто в своей жизни, конечно, мы рассказываем о и человеке вообще, потому что тут возникает антропологический вопрос – как возможно, что человек такое сделал.

– Есть такая тема как критика. Да, мы понимаем насколько в нашем обществе всё нездорово. Критиковать сложно. Тебя или убьют или не услышат или, скорее всего. Либо и то, и другое одновременно может произойти. Твой читатель не обратит внимания на это, а тот, про кого ты написал, он тебя за это накажет. Как с этим быть и какова роль критики в понимании? И где тут мера в чувстве целесообразности и осторожности?

– Невозможно сделать репутацию и поддерживать своих читателей и героев своих публикаций в тонусе, если ты не пишешь довольно жестко время от времени, если ты не пишешь остро. Это первый пункт. Второй пункт – в этой остроте должна быть, естественно, разумность. Есть несколько простых приемов, которые возможно, должны быть интересны разным журналистам. Один из приемов состоит в том, что ты если пишешь о коррупции в каком-то из отделов милиции, то неплохо бы эту публикацию немедленно переслать начальству, службе собственных расследований, с тем чтобы продемонстрировать, что ты не против корпорации работаешь, а против конкретных злоупотреблений. Всегда находится место, с кем можно посотрудничать, сообщить, что мы открыли такое-то преступление.

Понятно, что должна быть довольно плотная юридическая экспертиза. Главное – понимать, что какой бы ужас ты не рассказывал, всё равно стоит задавать себе вопрос – а где же позитивный вызов, что можно сделать? А перед этим задать еще более важный вопрос – не навредишь ли ты людям, которые совершенно ни в чем не виноваты.

– А как быть с критикой верхушки власти, когда уже некуда послать материал?

– Я думаю, что сейчас ситуация немного изменилась. У нас появился новый президент. Многие переживали как же так, раньше можно было правительство критиковать, но не президента, а теперь нельзя и правительство, и президента. Это уже некоторый перебор. Но сейчас понятно, что вполне можно критиковать и правительство, и Путина, если это делать достаточно содержательно.

Нельзя совсем без критики. С другой стороны, если идти на довольно жесткую критику верховной власти, то надо все равно каким-то образом себе считать и всем своим контрагентам показывать, что ты не против страны, а против действий конкретного чиновника или конкретных действий высшей власти, но ты не призываешь на баррикады. Если эту интонацию сохранять, то можно довольно много рассказать. А это же и не морально к тому же – призывать на баррикады. Эта постоянная и несправедливая критика – тоже нехорошо.

– Такая тема – коррупция. Власти пропагандируют некую борьбу с коррупцией, но все понимают, насколько там всё поражено этим бедствием и нет смелости у прессы в освещении этой темы.

– Есть такая «Новая газета», которая может позволить себе всё. Мы знакомы с главным редактором, Муратом, он переживает. Это же кошмар, когда у тебя огромное количество журналистов за эти 20 лет просто убили. Это первое. Второе – для нас «Новая газета» – это как раньше говорили «шизо», в том смысле, что в ней нет никакой конструктивности. Но всё равно, наличие такой прессы очень хорошо и полезно, потому что она говорит о том, что всё-таки в некоторой локальной области можно позволить себе всё, любую критику.

Было даже такое безумное издание, которое писало о якобы свадьбе Кабаевой и Путина, и после этого было закрыто. Это показатель, до какой безумной степени нападок на центральную власть можно себе позволить в нашей прессе.

– Это скорее просто желтизна наверно.

– Да. У нас не на массовых каналах позволено очень многое. Но я как редактор считаю, что надо 300 раз подумать, чтобы не навредить стране. Например, нам сразу после войны в Осетии многие осетинские коллеги сбросили много фактического материала о какой-то коррупции. Мы считали, что сразу после войны или в процессе войны публиковать такой материал является игрой против своих. Но потом, когда события там закончились, мы, конечно, опубликовали всё, что знали. Надо сохранять определенную степень разумности, чтобы не сыграть против своей страны.

© Realisti.ru